Что общего между оперным басом, бас-гитаристом и Карабасом-Барабасом? Зачем детей приучать к оперному искусству, и как Гитлер “сделал” из Вагнера нацистского композитора? Об этом и не только лидер «Русской инициативы» Юлия Серебрянская поговорила с оперным певцом, солистом «Геликон-оперы» и приглашённым солистом «Новой оперы» Алексеем Тихомировым.
О гриме в «новом» театре
– Алексей, весь мир – театр?
– Скорее всего, да, потому что мы всегда надеваем макси и всегда в каких-то образах.
– Ты поёшь «Бориса Годунова» и в костюмном варианте, и современного, где Борис Годунов в пиджаке. Как тебе интереснее работать – в классическом жанре или в новом прочтении? Может быть, новое прочтение теряет популярность? Твоё мнение на этот счёт?
– В Большом театре в своё время шёл классический исторический спектакль «Фауст», где уже было заложено некое зерно Фёдором Ивановичем Шаляпиным. Там Мефистофель с гримом, в гротесковой шапочке с пером, у него какой-то костюм, плащ – всё при нём. А сейчас многие театры от этого отказались, но я в себе ощущаю нехватку того театра.
Я помню, как в Центре оперного пения имени Галины Вишневской, когда мы выпускали спектакль, к нам пришла заслуженная артистка и предложила свои услуги в гриме. Мы воспользовались этой возможностью, и она стала делать нам грим, как это делали в Большом театре тех времён. Это был накладной нос, подбородок, были нащёчники, налобные накладки. То есть лицо трансформировалось, делалась как бы работа скульптора. И я был счастлив. Думал: грим как у Фёдора Ивановича Шаляпина! Мне тогда было 25 лет, и я был на седьмом небе.
«Сейчас уже новые условия, которые диктуют новый грим. Но я ощущаю нехватку того театра»
И вдруг Галина Павловна мне говорит: обязательно ко мне подойди перед началом спектакля, я должна посмотреть на тебя. Я захожу в этом плаще, а она говорит: «Боже мой! Что это за кукольный театр? Я не вижу лица, мне не нравится. Я не вижу эмоций под этими накладками. Если мне это не понравится, я прямо во время спектакля скажу: снимай». И вот идёт спектакль, генеральный прогон, и она мне кричит… А я держу кубок, пою: «Ну что, доктор? Вот кубок, он наполнен, в нём нет яда, в нём только юность!». И вдруг голос Галины Павловны: «Алёша! Снимите нос!» Мне надо как-то это обыграть. Я снимаю этот нос и прячу его в кубок. «И бороду!» Я отрываю эту бороду, и тоже в кубок. Но борода оказалась намного длиннее, чем кубок. В этот момент я передаю бокал Фаусту. Фауст поёт, что он идёт к Маргарите, пьёт этот напиток, он не знает, яд это или эликсир. Солист ткнул этой бородкой себе в нос, и был такой возглас! Потом я закрываю его плащом, он переодевается – старый Фауст превращается в молодого юношу – и говорит: «Зачем ты так сделал, это не смешно». Я говорю: «Переодевайся, я тоже не знал, что так получится».
«Я снимаю этот нос и прячу его в кубок. «И бороду!» Я отрываю эту бороду, и тоже в кубок. Но борода оказалась намного длиннее, чем кубок»
Так что сейчас уже новые условия, которые диктуют другой грим.
О классике и экспериментах
– Публика ждёт современного прочтения?
– Есть академический театр, а есть экспериментальный, который может что-то себе позволить. Здесь только одна проблема: я не могу своего сына привести на такой спектакль и сказать: «Сынок, смотри, это опера «Евгений Онегин». «А как же это Евгений Онегин? Почему все в звёздных воинов переоделись, почему все с мечами?»
«На современные постановки приглашаются режиссёры не оперные, а драматические. Но, когда музыка идёт наперекор тому, что хочет сделать режиссёр, получается глупость»
У нас проблема в том, что мы смотрим современные спектакли, а это гоблиновский перевод классических. В большинстве случаев на такие постановки приглашаются режиссёры не оперные, а драматические. У них есть своё решение, они видят это очень интересно, но в опере нужно, прежде всего, отталкиваться от уже написанного либретто и музыки. Когда музыка идёт наперекор тому, что хочет сделать режиссёр, в итоге получается глупость.
О японцах и «Евгении Онегине»
– Когда мы анонсировали твой приход в нашу программу, члены нашей организации стали задавать вопросы. И, конечно, некоторые вспомнили твоё участие в опере «Евгений Онегин», в которой принимали участие японцы. Это русская опера, она – суть России, и была поставлена в японском театре, то есть была востребована японской аудиторией. Почему именно «Евгений Онегин», и почему такой успех?
– Я думаю, публику во всём мире привлекает классическая постановка оперы. Там и костюмы соответствуют времени. Тогда были другие чувства, другая глубина. Меня очень радует, что публика голосует ногами за такие постановки. В Японии все цеха, которые были заняты подготовкой к этому спектаклю, с большим одухотворением работали над костюмами. Ты приходишь в костюмерную, два часа стоишь на своих ногах, тебя меряют линейкой, и уже приносят половину костюма, то есть ты сразу видишь в черновике, как он будет выглядеть.
«Публику во всём мире привлекает классическая постановка оперы. Меня очень радует, что она голосует за такие постановки ногами»
Об однокоренных словах
– Чем бас на сцене отличается от бас-гитары?
– Мы как-то с Ильдаром Абдразаковым смеялись над этим. Мы как-то исполняли на фестивале оперу «Моисей» Рикардо Мути и зашли на сайт посмотреть, как вывешены наши имена, потому что на моём бейджике была сделана ошибка. И вот мы посмотрели, всё было написано правильно, но потом я увидел клавишу «перевод». И тут было интересное: «Алексей Тихомиров – бас, Ильдар Абдразаков – бас-гитара». Это, как оказалось, была просто компьютерная ошибка.
– Карабас-Барабас – это тоже такой певец был?
– Нет, это не певец, но что-то очень рядом. Это, наверное, директор-худрук.
«Карабас-Барадас – это директор-худрук»
– А все худруки – Карабасы-Барабасы?
– В какой-то степени всем приходится быть Карабасами-Барабасами. Потому что, если они будут такими, как папа Карло, все Буратины разбегутся.
О соседях
– Соседи всегда в курсе, когда вы дома? На батареях аккомпанируют?
– Нет, мои соседи никогда не стучали по батарее. Ко мне приходили друзья, мы исполняли народные песни. Я думал, соседи начнут возмущаться, что уже полдвенадцатого ночи, надо расходиться. А они, оказывается, слушали. Я говорю моему близкому другу, Стасу: «Надо уходить, заканчивать пение. Поверь мне, они сейчас слушают, как вы тут все поёте». Все оперные певцы, все исполняют народные песни…
«Я думал, соседи начнут возмущаться, а они, оказывается, слушали»
О требованиях к оперному певцу
– Ты поёшь на разных языках. Как ты всё это учишь?
– Петь на каких-то языках – не значит разговаривать на них также свободно. В разговорном языке мы делаем какие-то интонационные ошибки, и очень сильно слышен русский акцент, а в пении он немножко сглаживается.
«Особенность профессионала современного оперного театра – ему нужно очень быстро всё учить»
– Как ты учишь? У тебя текст в телефоне, ты просматриваешь его?
– Есть вокалисты, которые в силу своего образования не имеют базы, которая может им помочь. Они могут только с концертмейстером что-то учить, это очень энергозатратно и для концертмейстера, и для самого артиста. А я могу сам себе саккомпанировать, я могу прочитать с листа текст, я могу быстро учить наизусть. Это особенность профессионала современного оперного театра – ему нужно очень быстро всё учить. Было время, когда говорили: у вас потрясающий голос, мы вас берём. Да я ж не умею с листа…Научим. Сейчас другое время, нужно прийти готовым артистом. Уже нет такого, что тебя с ложечки кормят.
О России и Западе
– Нас на Западе до сих пор воспринимают как людей из 1990-х годов?
– У нас, как всегда на Руси, нет золотой середины. Мы либо ненавидим, либо начинаем душить в объятиях. Мы темпераментные, и нам хочется свои эмоции высказать, но золотой середины у нас нет.
– В чём главное отличие российского оперного менеджмента от западного?
– Они делают свои проекты, и никто не вставляет в эти проекты русские слова. А мы начинаем засорять проект английскими словечками, которые в принципе большинство-то людей не понимает, но звучит интересно. Мы всё равно «туда» смотрим.
О воспитании оперой
– Почему важно, чтобы дети знали, что такое оперное искусство? Почему важно, чтобы родители открыли им эту дверь и хотя бы показали, что такое опера? Что это даёт в жизни?
– Очень правильный вопрос и очень сложный. В своё время я и помыслить не мог, что стану оперным певцом. Мне мои одноклассники говорили: «Лёш, ну ты работать-то начал, или всё поёшь?» И только когда я услышал голос Фёдора Ивановича Шаляпина на пластинках, когда я услышал Евгения Евгеньевича Нестеренко, который пел романсы Мусоргского, я почувствовал, что это что-то волшебное. Когда Иван Петров пел на пластинках варяжского гостя, я услышал этот бас…словно с тобой разговаривает огромная скала. И тогда я почувствовал силу в голосе. Но когда я пришёл в театр, когда увидел «Царскую невесту» вот в этих костюмах, где всё взаправду – эти палаты царские, эти терема, эти старинные костюмы, этот грим – у меня было полное ощущение, что работает машина времени.
«Мне мои одноклассники говорили: «Лёш, ну ты работать-то начал, или всё поёшь?»
– А почему именно опера?
– Опера – это синтез всех искусств. Если ты увлекаешься живописью, балетом, симфонической музыкой, сольным пением, драматическим театром, если ты увлекаешься светом, дизайном костюмов, литературой, поэзией, – опера тебе даст на твой вкус всё, что ты захочешь.
– Что может дать опера?
– Музыка никогда не будет провоцировать человека на какие-то дурные поступки. Я не могу представить, чтобы человек, который слышит, что в нём звучит музыка, ангелы поют, возьмётся за какое-то грязное дело.
«Опера – это синтез искусств, она даст тебе всё, что ты захочешь»
– Но есть же в истории примеры, когда музыка не помогла. Например, Гитлер. У него даже был любимый композитор – Вагнер. И, тем не менее, это не помешало Гитлеру развязать самую кровопролитную войну в истории.
– Это Гитлер сделал из него нацистского композитора. Его очень вдохновила идея сверхчеловека, Заратустра. Ницше ещё написал, ещё Вагнер тут пишет музыку, поют валькирии… И вот ему кажется – вот она, восходящая демократическая национальная республика Германия. И наступил момент, когда Вагнер превратился в любимчика Фюрера.
