20 марта свой день рождения отметила президент Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина Ирина Антонова. Ей исполнилось 98 лет.
В честь Ирины издание «Театрал» опубликовало выступление президента музея на творческом вечере в киноклубе «Эльдар». Ирина рассказала о своей жизни и дороге в искусстве.
О семье
Родители дали мне самое общее, но, как оказалось, главное направление в жизни. Отец вышел из петербургской рабочей среды. Очень рано – в 1906 году – он вступил в партию. Надо сказать, я была очень советским ребенком: 30-е годы прошли для меня в абсолютной уверенности, что я живу в великой стране, которая строит великое будущее, и все мои силы должны быть направлены на это.
Отец был довольно суровым человеком: он ни разу не повысил на меня голос, в нашей семье не могло идти речи о наказании, но он был строг и требователен.
Мама родилась в Литве, но вскоре ее семья переехала в Харьков. В некотором смысле она была противоположностью отцу. Сначала училась в гимназии, затем в консерватории. Мама была музыкально одаренным человеком. У нее был довольно низкий голос, и я помню, как она исполняла партию Вани из оперы «Иван Сусанин». С отцом они познакомились во время Гражданской войны и переехали в Москву, где я и родилась.
Москва начала 20 века
Здесь мамина профессиональная судьба, к сожалению, складывалась нелегко. Но поскольку она была безупречно грамотна, то стала работать наборщицей в типографии. Мне нравилась ее специальность, потому что из типографии она приносила странички книг, и мы читали их вместе. В то время как раз печатались «Три толстяка» Юрия Олеши.
Моя мама была замечательная женщина по своим душевным качествам. Мы с ней были большие подруги. Если бы не она, я бы не смогла так погрузиться в работу. Когда она умерла, ей было больше ста лет. И она до конца дней прожила, что называется, на своих ногах. Судя по снимкам, это не очень веселая женщина. Так оно и было. Тем не менее, она играла, пела и была очень дружелюбна и приветлива с людьми, которые приходили к нам в гости.
Знакомство с мужем
С моим мужем мы учились в одном университете. Он умер в преклонном возрасте, ему было больше 90 лет, но я никогда не заставала его просто так – у него в руках всегда была книга. Это сделало из него понимающего и глубоко разбирающегося в искусстве человека. Я всегда говорю о том, что мой муж – это мой второй университет. Мы прожили вместе 64 года. Конечно, мы ссорились и иногда весьма основательно, но у нас ни разу не возникло желания покинуть друг друга. Это был счастливый шанс моей жизни. У нас был один ребенок. Это мой сын Борис. Случилось так, что он стал инвалидом детства.
Ирина Антонова с мужем и сыном
«Мой сын – непридуманно добрый человек»
Борис очень добрый человечек. Он до сих пор не выносит, если о ком-нибудь говорят дурно, и болезненно воспринимает, если ему делают замечание. Он не терпит ни злословия, ни упреков. Это по-настоящему добрый человек. Непридуманно добрый – как-то естественно это в его характере.
Как зарождалась любовь к искусству.
Мой отец открыл для меня мир театра. Очень рано он стал водить меня в консерваторию. На моей памяти премьера «Пятой симфонии» Шостаковича в Большом зале. Также в доме было много литературы. В раннем детстве я прочла практически всего Диккенса. В нем нет слезливости, заигрывания, но он несет очень много добра. Он бывает ироничен, саркастичен, даже критичен, но над всем этим царит сочувствие. Поэтому и теперь я советую молодым родителям читать его своим детям.
«Через одного мальчика я увидела войну»
Во время войны я училась в университете, но 16 октября 1941-го года он закрылся. Это был день великой эвакуации Москвы. Мы с мамой уехали в Куйбышев. Папа к этому времени уже был на фронте. В вагоне, в котором мы приехали в Куйбышев, мы прожили до 20 января – примерно три с половиной месяца. И в нем же вернулись обратно.
Я окончила курсы медсестер и стала работать в больнице, куда поступали раненые с фронта. Это была очень оперативная, срочная работа. Фронт был достаточно близок к Москве. В госпиталь привозили ребят немногим старше меня, в основном, сбитых летчиков. Раненые прибывали ночью. Их выгружали не только мы, девчонки, но и сами хирурги.
Я не была на фронте, но через одного мальчика я увидела войну. После ампутации он лежал в люльке и просил: «Сестра, отгоните муху, отгоните муху…» Никаких мух не было. Но я делала вид, что отгоняю их.
Какое-то время я проработала в госпитале, при этом продолжая учиться. Иногда работать приходилось по ночам. Откровенно говоря, жизнь была не совсем легкая.
Ирина Антонова
«Однажды я поняла, что останусь в музее Пушкина навсегда».
Музей имени Пушкина создал Иван Владимирович Цветаев, замечательный человек, профессор Московского университета. Когда я пришла в музей, он мне не понравился. Каменные стены, холодные залы, чудовищный климат… Но потом я поняла, что останусь здесь навсегда. В некоторых залах, правда, стояли ящики: еще не кончилась война, но в Москву уже возвращались первые партии эвакуированных вещей.
Я пришла в музей 10 апреля 45 года, а через месяц произошла Победа. В этот день нам разрешили уйти с работы. Мы ходили к посольствам Америки, Англии, Франции – это союзники, мы же победили вместе. Потом на Красную площадь, мы обнимались, целовались, плакали.
Первые годы работы в музее
В июле появилось сообщение, что в музей приходит Дрезденская галерея. Несколько десятков тысяч рисунков великих мастеров и примерно 740 картин. «Сикстинская Мадонна» Рафаэля, прославленная, легендарная вещь, пришла 10 августа. С этого момента вся жизнь преобразилась. Десять лет мы работали с экспонатами. Изучали их, искали названия, работали с плохими, старыми каталогами. Но для меня открылся удивительный мир.
Надо сказать, что самый крупный – выставка Пикассо в 1956-м. Мы еще не понимали, что случилось. А началась оттепель, и выставка стала возможна. Основные 26 картин были из коллекции самого Пикассо. Он даже должен был приехать, но почему-то этого не случилось. Еще 36 картин дал наш музей и частные собрания.
Пабло Пикассо “Поцелуй”
Я проработала в музее 16 лет и в феврале 61-го была назначена его директором. Для меня это была полная неожиданность. Я сомневалась в своих возможностях и советовалась с Борисом Робертовичем Виппером. Он сказал: «Ирина Александровна, я сделал вам это предложение. Но если вы не хотите, так и не надо. Ну, а если хотите, то мы верим, что вы сможете». Я продолжала сомневаться примерно с месяц. Но все же приняла решение попробовать.
Также я очень радуюсь и горжусь моими отношениями с Марком Шагалом. Это известный во всем мире человек, который удостоился чести расписать плафон Гранд-Опера. Нас познакомил директор Лувра в один из моих приездов в Париж. Есть положение, что директор Лувра обязан жить в Лувре: если что, он всегда на месте. Однажды я пришла к нему и вдруг вижу – Марк Шагал. Долгие годы я безуспешно боролась за возможность сделать его выставку. Это удалось только в 86-м году – спустя год после его смерти. Это была первая выставка Шагала в Москве.
«Сейчас у меня осталось три дела»
Жизнь продолжается. Но надо понимать без всякой паники, что время идет, и осталось немного. Никто не знает сколько. Мне кажется, каждому важно решить: что я должен успеть? К сожалению, эта мысль появилась у меня довольно поздно. Но все-таки появилась. И я поняла, что у меня осталось три дела. Одно касается только меня. Оно связано с моим сыном. Второе – музейный городок, о котором говорил Иван Владимирович Цветаев и которым я занималась с того момента, как получила наш главный дом от моих предшественников.
Ирина Антонова во время одного из выступлений
За это время было получено 28 домов. Осталось одно спорное место. Оно ничейное – как бы. Но там стоит бензоколонка, и она кремлевская. Я многократно занималась этим вопросом – мне обещали, но ничего не выходило. Короче говоря, вы меня извините, но я была у Владимира Владимировича. Он внимательно отнесся к моей просьбе. И, вы знаете, чего-то они все сразу завертелись. И мне уже говорят, что нашли место, куда эту бензоколонку можно перенести. И даже ближе к Кремлю. Да-да – удобнее будет…
Это место очень важно для Москвы. Мы хотим сделать здесь большой выставочный центр. Это последняя битва, и я занимаюсь ею вплотную.
И третий вопрос, который меня волнует – это уничтоженный Музей нового западного искусства. Москве невозможно потерять такой замечательный центр. Ну, сколько хватит сил, столько надо над этим работать. Спасибо. Извините, что долго.
